Родословные Забайкалья. Зыряновы из Дамасово (4)

19 июл. 2017 г.

До того как начать составлять список родословной Зыряновых, с которой связаны почти все фамилии коренных жителей Приаргунья, Владимир Зырянов успел записать рассказ своего отца.

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Сегодня уже мало кто может поведать о жизни казаков Аргуни первой четверти ХХ века. Я переложил и сохранил этот рассказ вместе с множеством фотографий, которые собирал мой друг — атаман Аргунской станицы Владимир Зырянов.

Мой дед Иван. За иглянками.

Шел 1932 год, и вроде бы, улеглись боевые страсти на Аргуни. Многие парни-вояки положили свои горячие головы за правое дело, каждый за свое. Кому было туго, ушли в Китай и пытались собрать какие-то силы прийти обратно и вернуть прежнюю власть. Некоторые, заблудшие во всей этой неразберихе, не хотели смиряться ни с новой властью, ни со старой и были вынуждены прятаться по лесам большой Аргуни. И лишь старые казаки сидели дома, растили и воспитывали своих младших детей и внуков, непослушных вояк. Это были мудрые казаки, ведь не зря русские цари отправляли их раньше в походы — в Болгарию, в Китай.

Сидели дома старики-казаки, каждый держал свое хозяйство: скот, коней, мельницы, амбары и весь инвентарь для крестьянской работы в поле.

Вот как-то в середине мая Иван Петрович (мой родной дедушка) проснулся по привычке рано, с первыми петухами, сел на гобчик, смотрел, как Арина Ивановна, его вторая жена, пососив и завернув в пеленки, укладывала в зыбку маленькую Валю. Иван Петрович, вздохнув, думал про себя: «Надо бы Валю покрестить, а то как-то не по-христиански получается — все дети крещенные, а тут новая власть все церкви позакрыла». Иван Петрович вспомнил, как крестил старшего, Степана. Давно это было, пятьдесят лет назад… Потом Митрофан народился, где они, думал он, наверное, в Китае, и Марейка там же... Как они там, чем занимаются, хоть бы весточку прислали.

Тут Арина Ивановна и говорит ворчливым голосом:

— Что сидишь, мечтаешь? Спал бы еще, ведь темно на улице.

И пошла в куть, к квашне, взяла мутовку и начала перемешивать тесто, подбивая с мукой. По всей избе пошел аромат кисло-ржаного теста… Иван Петрович встал, одел брюки от старой казачьей формы и подошел в передний угол, к иконам. Перекрестясь, начал читать утренние молитвы вполголоса. Закончив, пошел на улицу. Арина возилась в кути, затопляла русскую печь и ставила горшки с кашей, закатила несколько картошин для ребятишек, которые сладко спали — Нюра десяти лет, Нюра-Вторая — семи лет, пятилетний Гоша и Валя, которой не было еще и года.

Когда рассветало, Иван Петрович, позавтракав, сидел, курил самокрутку и разговаривал с Ариной. Она просила его затопить баню, воду нагреть, мол, когда хлеб испечется, надо постирать на ребятишек. Иван Петрович возразил:

— Я Гоше обещал пойти на озеро карасей ловить, черемуха вовсю цветет, значит, клев хороший будет, вот только бороны уберу за амбар, и пойдем с ним к китайцу за иглянками.

Анна Ивановна Лунегова (Зырянова)

Китаец

На бугре, перед озером, жил последний китаец деревни — Ми Ша Ля со своей семьей. У него было много ребятишек, и он занимался огородом, растил овощи и торговал всякой мелочью. Но границу закрыли в 1929 году, и на ту сторону никого не пускали. Теперь невозможно было ни в Китай, ни из Китая ходить. Вот и Ми Ша Ля собирался уезжать из деревни на свою родину.

Сейчас Иван Петрович собирался к нему за «иглянками» — это крючки «лавошные», чтобы ловить карасей на червя. Арина к тому времени уже испекла хлеб, который лежал в кути на залавке, «отдыхал», закрытый фартуком. Две Нюры —старшая и младшая — бегали, помогали маме Арине по дому, успевали и за Валей присмотреть, зыбку качнуть. Гоша сидел на «канапели» и ждал обещанный ему поход к китайцу. Иван Петрович налил молока в крынку, взял с залавка свежеиспеченную булку ржаного хлеба, аккуратно завернув в фартук, сказал:

— Ну, Гоша, пошли…

Маленький, но шустрый пятилетний колобок соскочил с лавки и побежал к двери, громко радуясь — наконец-то он дождался своего отца, который обещал ему уж который день, что они, мол, пойдут к китайцу. Иван Петрович шел по улице, не торопясь, а рядом, то забегая вперед, то отставая, торопливо-радостно семенил Гоша. Когда улица завернула, и на бугре показался дом, где жила семья китайца, Гоша прижался к отцу и шел, как взрослый, уверенными шагами, предвкушая что-то хорошее, поглядывая на своего отца, бородатого, большого и сильного казака.

Когда подошли к воротам, Иван Петрович громко спросил:

— Хозяин дома?

В ограде, возле крыльца, играли маленькие дети, один, лет семи, заулыбался и побежал в дом, что-то громко лопоча по-русски и по-китайски. Вскоре на крыльцо вышел сам Ми Ша Ля, он радостно улыбался и громко с акцентом говорил:

— О, какой гость пришел — Ваня! — и по-приятельски взял обеими руками правую руку Ивана Петровича и, покачивая ее, продолжал говорить. — Проходи, Ваня, проходи, как давно ты не заходил ко мне…

— Да все некогда было, поля пахали, ярицу сеяли, сейчас вот разборонили пары прошлогодние, овес сеять будем…

Пройдя в дом, Ми Ша Ля поставил табурет для Ивана Петровича, а Гоша прижался к отцу, поглядывал на хозяина, на ребятишек, которые сбежались изо всех углов избы. Казалось, что их очень много, они сели вокруг стола, который стоял посреди избы, и, разинув рты, слушали диалог, который вели их отец и бывалый казак. Маленький Гоша тоже старался запомнить, о чем идет речь. Иван Петрович в первую очередь подал хлеб и молоко в крынке хозяину, тот поставил на стол большую глиняную чашку и, разломив булку свежего хлеба, подал одну половину ребятишкам, а вторую положил в кутный шкаф. Дети быстро раскрошили в чашку хлеб, залили молоком из крынки, и быстро-быстро заработали деревянными ложками. Гоша удивленно смотрел на китайчат, которые без отрыва и с шумом мигом съели все крошки и побежали на улицу играть...

Иван Петрович с хозяином неторопливо вели разговор. Наконец Ми Ша Ля принес расписную коробочку и спросил:

— Тебе каких, Ваня, надо иглянок?

— Дак карасиных давай, мы с Гошей пойдем под вечер на озеро, посидим, поплешничаем…

…

Когда шли обратно, на душе у Гоши было радостно: и черемуха пахла сильнее и птички пели громче, и речка журчала по-другому. Гоша был счастлив — мир изменился: отец сводил его к китайцу в лавку, они несли в кармане штук десять «лавошных» крючков-иглянок, а сейчас будут ловить карасей. А с лица Ивана Петровича не сходила какая-то грустная дума. Где и как его дети? Нет весточки из Китая, нет вестей от Лизаветы, старшей дочери, замужней за Нерадовским Иваном Калинычем, которого в 1930 году раскулачили и депортировали куда-то под Иркутск, а ведь у них маленькая дочь Нина. «Теперь ей пять», — подумал Иван Петрович и, вздохнув, посмотрел на сына Гошу.

Пошли дальше. Переходя через речку Иван Петрович взял Гошу на плечи и в три ускока перебежал по воде. Проходя мимо Голятинской мельницы, через брод, увидели, как галопом проскакали пограничники. Были у них винтовки через спину, на левом боку висели шашки. Фуражки были зеленые, форма новая, седла кавалерийские, кони стройные и высокие. Иван Петрович стоял, смотрел им вслед и думал: «Что-то стряслось, не дай бог что с нашими».

1943 год. Константин Игнатьевич Ворсин. Отправил фотографию с фронта матери в Дамасово.

Иван иногда думал: раз новая власть хорошая, так почему у людей отбирают скот, их куда-то уводят, других заставляют вступать в колхоз, пугают: если не вступите, то все заберем. Вот и размышлял он, чтобы сохранить все нажитое. Может быть, и вступить в колхоз, авось и скота оставят и хозяйство не тронут. Добра-то было нажито немало — две мельницы на речке, одна, конная, дома, одна сделана в телеге с приводом от колеса, две кузницы, столярка, молотилка, амбары, скот, кони, быки… «Однако, вступлю в колхоз», — твердо решил Иван Петрович…

Это произошло в 1943 году в середине февраля, зима была холодная, дед Иван Петрович ходил из Дамасово в Аргунск пешком сторожил МТС. Сидел в будке с маленькой железной печкой. И вот однажды дед Иван пришел с Аргунска домой истопил баню и напарился, немного отдохнул, пошел обратно на работу в Аргунск, ходил он по елани напрямую четыре километра.

Наш дед Иван был здоров и в 80 лет, шла война, люди недоедали, одежда была плохая. После бани деда Ивана просквозило, и он очень сильно простыл. Назавтра, когда его привезли на санях домой из Аргунска, он слег и сильно заболел. Лежал на русской печи надрывно кашлял, температурил.

Пробредив вечер и ночь, на следующий день он умер.

Соседи-старики разобрали в сенях полати из сосновых досок и сделали гроб. Харин Степан строгал доски и сколачивал. Маленькая Валя то и дело залазила за печку по залавку и смотрела на своего мертвого тятю Ивана, а по избе ходила плача Арина Ивановна, приговаривая: «На кого ты нас бросил, как теперь жить будем?»

Вечером с работы вернулся Георгий, он работал в МТС, ремонтировали технику. Когда он зашел в дом и увидел на лавке бездыханное тело своего отца, сразу оцепенел и какое-то время не мог прийти в себя. Он не верил своим глазам и только губы шептали: « Тятя, Тятя…», а мать Арина, увидев Гошу, еще громче запричитала. Но у Гоши уже большими градинами катились по щекам слезы, всхлипывая, он подошел к мертвому отцу.

На завтра, с попутчиками, сообщили в Нерчинский Завод падчерице Лизе, она работала в больнице прачкой. Когда она приехала с попутной подводой, то привезла нательное белье, кальсоны и рубаху. Деда Ивана уже помыли, переодели в новое белье и положили в гроб.

Георгий привез лиственничное бревно и попросил Харина Степана сделать крест отцу, но Степан почему-то отказался делать. Хоронили на третий день, народу было мало, в основном свои, старшие дочери Прасковья, Гланя, Нюра, вторая Нюра, Гоша, Валя, Арина Ивановна, Лиза и Моря. Дед Иван лежал в гробу в теплом нательном белье его накрыли газетами. Крышку гроба закрыли. Похоронили.

Поминали деда Ивана тихо на столе была свареная мелкая картошка, даже хлеба не было.

В 1943 году в Дамасово за зиму умерло от голода около 40 человек. Тяжелое время было.

Через несколько лет Георгий поставил крест на могилу своего отца. И всю жизнь помнил, как светлую сказку, хождение за «лавошными» иглянками…